«Все сразу», роман.
Часть первая
Глава вторая
«Волга» разогналась до своего потолка, 120 км/час, и сейчас натужно ревела недавно отремонтированным движком, пытаясь честно откликнуться на мои понукания. Но быстрее двигаться не получалось и до меня дошло, что именно здесь, на выезде из города, они меня и примут.
- Папа, большие черные машины догоняют, - истерично всхлипнула Лизка с заднего сиденья, но я в ответ мог только яростно сопеть.
Будь я один, можно было бы поиграть в каскадера, развернувшись в полицейском повороте или изобразив еще какой-нибудь финт, но с Лизкой в салоне я не собирался рисковать. Да и неважный из меня каскадер, если честно – сам убьюсь и других с собой захвачу.
Два джипа неспешно обошли мою «волгу» с двух сторон и стали аккуратно отжимать ее к правой обочине, устрашающе бликуя лакированными боками и тонированными стеклами.
- Папа! Они догнали нас! Они уже рядом! – снова закричала Лизка, как будто я сам не видел этого ужаса.
У джипа слева опустилось пассажирское стекло и я увидел довольную морду Поносика – капитана полиции Поносова, широко известной в нашем узком питерском кругу гниды.
- Мишка, не дури! – крикнул Поносик и показал мне в окно пистолет Макарова.
Поносика я не боялся, но когда в красках представил, что за шоу увидит Лизка, когда эти гниды возьмут меня, мне стало тошно. Вряд ли они откажут себе в удовольствии попинать меня от души. А Лизка будет плакать, ползать по асфальту и кричать «дяденьки, не бейте папу!».
А потом они посадят ее, брыкающуюся, к себе в машину и увезут к Катьке, а мне проколют, а то и прострелят колеса, чтоб больше не путался у них под ногами. Впрочем, возможно Катькин гонорар включает и мое заключение под стражу, тогда, конечно, дела совсем плохи.
Джип слева слегка вильнул в мою сторону и я рефлекторно повторил его маневр, дернув машину вправо. Под ногами прокатился аэрозольный баллончик черной краски, которой я подкрашивал царапины на потертых боках моей «волги».
Я прижал баллон левой ногой к двери, цапнул отвертку с дверной полки и одним движением проткнул баллон посередине. Краска с яростным шипением рванулась наружу, заливая мне ботинок и штаны, но я тут же поднял баллон и швырнул его через открытое окно в морду Поносику.
В морду я ему не попал – я попал лучше. Баллон, вращаясь с неудержимой реактивной энергией, влетел в салон «геленвагена» и начал кружиться там между торпедой и лобовым стеклом, заливая нитрокраской все вокруг. Джип с визгом затормозил и я тут же ушел влево, а потом еще левее, в технический разрыв между встречными полосами. Мне повезло еще раз – на встречке мне было некому мешать и я развернулся, с трудом выкручивая тяжелый руль до отказа влево.
Разумеется, на такой скорости машину протащило по инерции назад – получился самый настоящий полицейский разворот, который я выполнил впервые в жизни.
- Папа, между прочим, ты едешь задом наперед! – сварливо заметила Лизка, но в зеркале заднего вида я видел, что она улыбалась.
Я газанул и «волга», бодро взвизгнув шинами и неспешно набирая скорость, покатила обратно к городу.
Мы проехали мимо разрыва и я успел бросить взгляд на встречную полосу. Один джип стоял на обочине, а вокруг второго, лежащего на помятом боку посреди дороги, суетились мужчины в костюмах с блестящими черными пятнами на лицах и руках.
- Ух ты, - зомби! Смотри, папа – за нами гнались настоящие зомби! – с щенячьим восторгом завопила Лизка, провожая взглядом группу быстрого реагирования ЧОП «Архангел Михаил», усиленную парочкой коррумпированных альтруистов из 34-го отдела полиции.
Так получилось, что мне с моей проблемой просто не к кому было обратиться. Всех моих питерских друзей Катька не просто знала – мы дружили семьями. Так что, приняв решение, я даже не пытался никому звонить - ежу было понятно, что мой телефон на прослушке, как и телефоны всех моих потенциальных абонентов.
Действовал я в строгом соответствии с вычитанными в детективах правилами поведения попавших в переделку авторитетных пацанов: разбил и выбросил свой и Лизкин телефоны, предварительно вынув и сломав сим-карты, а потом еще художественно замазал грязью половину переднего номера машины.
Спустя четыре дня, когда с вечерней зорькой я въезжал в Саратов под мерный храп спящей на заднем сиденье дочки, моя левая рука и ботинки еще отсвечивали в некоторых местах черной лакированной пленкой – надежная краска оказалась, даром что Китай.
Навигатор не обманул - пивной бар «У Ганса Миллера» располагался ровно посреди центральной городской улицы, Московской.
Я не звонил Гансу заранее и вообще никак не давал знать о своем визите, серьезно оценивая возможности нанятых Катькой людей. Но эта внезапность могла мне сейчас выйти боком – мы не виделись с Гансом почти десять лет, а кроме ритуальных телефонных бесед под Новый год и в дни рождений, не общались.
Ну, может, были пару раз еще звонки вне календарных праздников – когда я или Ганс надирались сверх меры и в нас просыпалось острое желание пообщаться. Ведь только когда примешь как следует, понимаешь, сколько людей прямо сейчас ждут твоего звонка. Тогда мы, конечно, говорили по-человечески, но что у Ганса с человечностью прямо сейчас, я предугадать не мог.
Я выехал на Московскую улицу и неспешно поехал вперед, выслушивая бодрое бормотание навигатора о том, что до финальной точки моего путешествия осталось менее ста метров. Мне уже был виден вход, сиявший, как водится у кабаков, неоновыми огнями. Впрочем, еще лучше вход в заведение обозначали группы молодых людей, выплясывающих на тротуаре какой-то очень простой танец, нечто вроде хоровода.
Я припарковал машину, не доезжая до входа метров пятидесяти. Потом я минут десять думал, что делать с Лизкой – будить и тащить ее с собой в этот вертеп, или не будить и оставить в машине, а потом вернуться за ней, когда ситуация прояснится.
Я выбрал промежуточный вариант – разбудил дочку и минут пять рассказывал, что ей предстоит провести одной в запертой машине около десяти минут. Она согласилась только после моих клятвенных обещаний, что я вернусь с холодной кока-колой и горячим гамбургером. Жертва глобализации, ага – но не надо именно сейчас тыкать в меня пальцами и кричать «ату его!».
Мне очень не нравилась толпа перед входом, поэтому я постарался прошмыгнуть мимо быстро и незаметно, но меня окликнули:
- Будь здоров, брат!
Пришлось остановиться и поднять глаза. Передо мной стояли человек десять молодых людей, все как один стриженные под горшок, некоторые с бородками, и все одетые в футболки с надписью «Православие или смерть!».
Тот, что обратился ко мне, был самым рослым из них, и по настороженной тишине было ясно, что именно от него я получу плюху, если ответ будет неверным.
- И ты здравствуй, брат! – ответил я, но сделал шаг в сторону.
Мне вдруг пришло в голову, что эти мракобесы пикетируют кабак Ганса, как источник пьянства и разврата, и я решил пройти мимо, к перекрестку, будто мне туда и надо.
Уйти в сторону мне не дали, сомкнув ряды теснее. Из заведения Ганса вышло еще с десяток любопытных и все они сейчас смотрели на меня. Нехорошо смотрели, с осуждением.
- Отчего креста не носишь, брат?! – тяжело вздохнув, спросил главный, и я рефлекторно потер голую шею под расстегнутой рубашкой.
- Я верую в Дарвина и Большой взрыв, - ответил я кротко. Ну а что еще можно было сказать в такой ситуации?
По лицам собравшихся пробежала рябь.
- Сектант, что ли?
- Москвич, похоже.
- Дерзкий аспид!
Главный мракобес шагнул ко мне, встав вплотную, так что его курчавая борода кольнула меня в щеку, а кудри щекотали лоб.
- Покайся, брат. Не доводи до греха, - страстно прошептал он мне в ухо, и меня окатило кислым запахом медовухи или какого-то аналогичного пойла. Но бить он меня не стал, только встал рядом, изредка похлопывая меня по плечу и печально качая кудрявой головой.
Потом ко мне пробился какой-то сутулый хмырь с толстой книгой под мышкой.
- Ты католик, что ли? Братва, да он просто католик! Я их в Киеве видел, католики они точно такие, вот как этот. Они Рождество и Пасху раньше нас празднуют, а так нормальные, – авторитетно заявил он тут же всем собравшимся, глядя на меня совершенно пьяными глазами.
Толпа вокруг издала невнятный гул, скорее одобрительный, чем злой.
- Братишка, я атеист, - признался я, осторожно сдавая назад, в расступающуюся людскую массу.
- Ну и молодец, чо. А Рождество атеисты когда празднуют? – уточнил у меня сутулый, как бы невзначай прихватив мою правую руку.
Мою левую руку тут же намертво схватил главный бородач и вдвоем с сутулым они ловко поволокли меня в заведение Ганса. Толпа вокруг помогала им, довольно чувствительно пиная меня со всех сторон, откуда только можно было дотянуться.
Когда меня на пинках проносили через двойные двери заведения, у меня была теоретическая возможность задержаться, просто растопырившись в дверном проеме, но я решил не усугублять ситуацию – эти люди и так изрядно завели себя подлыми тычками мне в спину, и если их при этом еще и дразнить, это наверняка должно было закончиться полноценным избиением.
Меня внесли в большой темный зал, весь заставленный массивными деревянными столами, за которыми сидело множество людей, лиц которых я не видел. Многие из этих люди сразу встали, чтобы лучше видеть, кто и кого несет на лобное место, остальные продолжали пить медовуху из больших глиняных кружек.
Лобным местом здесь была сцена. Ради удобства и торжества правосудия там задвинули в дальний угол ударную установку и огромное пыльное пианино на колесиках. Теперь там появилось место для меня и моих сопровождающих.
Со сцены темный зал было видно еще хуже, чем снизу – я лишь угадывал грузные силуэты и осязал тяжелый запах перегара вперемежку с тонкими нотками ванили и лимона от разлитой по полу медовухи. Толпа глухо ворчала, но суть претензий разобрать было сложно. Похоже, они возражали в целом против факта моего существования.
Кучерявый мракобес встал у меня за спиной, а сутулый вышел вперед и коротко гавкнул в толпу:
- Братья! Помолимся за упокой этой заблудшей души! – он раскрыл большой кондуит, что до сих пор придерживал под мышкой, и запел речетативом что-то грустное про мою заблудшую душу.
Я осторожно повернув голову, покосившись назад, и увидел блеснувшие в длинных руках кучерявого огромные ножны с торчащей из них серебристой рукояткой меча.
- Братцы, подождите! Произошла чудовищная ошибка, - заорал я, осознав, что эти гоблины не шутят, но никто вокруг даже не дернулся.
Сутулый перелистнул последнюю страницу, закончив петь свой унылый реп, и теперь держал кондуит в обеих руках, будто примериваясь треснуть им меня по голове.
В наступившей внезапно тишине позади меня что-то звякнуло, будто меч вытаскивают из ножен и я, сам от себя не ожидая, тут же прыгнул в толпу под сценой, выставив вперед согнутые в локтях руки.
Я приземлился в чью-то мягкую грудину, в которой отчетливо хрустнули ребра. Моя случайная жертва упала оземь, захлебываясь в возмущенном, хриплом и одновременно страдальческом стоне.
Но этот вопль не мобилизовал, а напугал вроде бы грозную толпу вокруг. Толпа послушно расступилась, открывая вид на бьющееся в конвульсиях на деревянном полу тело.
- Человека убил, ирод.
- Душегуб московский.
- Гнида столичная.
- Атеист, он же хуже Гитлера.
- К нему как к человеку, а он вон как.
Со стороны сцены послышались тяжелые шаги, но я уже никого тут не боялся. Было видно, что эти грозные на вид люди хорошо умеют только пугать, но теряются при любом внятном противодействии.
- У меня граната на взводе! – заорал я им куда-то в темные лица и уверенно поднял правую руку вверх.
- Кто на меня дернется, отпускаю рычаг сразу, без разговоров!
Народ вокруг с видимым облегчением расступился передо мной до самого выхода, над которым позитивно зеленела басурманская табличка «Exit».
Я спокойно прошел метров двадцать и уже у самого выхода столкнулся со стремительно входящим в зал Гансом.
- Что за херня у вас тут происходит? Пафнутий, сука, почему мне трезвонят из участка и говорят, что вы тут опять москвича линчуете? Договаривались же… – проорал он в пространство, а потом осекся, увидев меня с поднятой рукой.
- Михась, ты, что ли?
Я только ухмыльнулся и показал ему растопыренные ладони.
- Ганс, твоих мракобесов только Большим взрывом и пугать. Ничего не понимают в термодинамике Вселенной. Чисто дети.
За моей спиной опять что-то звякнуло и я, лениво обернувшись, посмотрел, как кучерявый главарь, пригибаясь за спинами соратников, убирает свой бутафорский китайский меч в ножны. Смотрел он при этом куда-то в пол.
- Ну, здорово, братишка! Как же я рад тебя видеть, Михась! - завопил Ганс, бросаясь ко мне всей своей стопятидесятикилограммовой тушей.
У меня тут же что-то хрустнуло в груди, но орать я постеснялся.